Форум » МЕТОДОЛОГИЯ - METHODOLOGY » Владимир Гельман Ди-джеи в науке // Особенности национальной политологии » Ответить
Владимир Гельман Ди-джеи в науке // Особенности национальной политологии
pe: Ди-джеи в науке // Особенности национальной политологии Владимир Гельман Несколько лет назад по дороге в Москву я разговорился с соседом по купе поезда. Узнав, что я преподаю политологию, мой собеседник возмутился: "А-а, учите грязным избирательным технологиям!" Переубедить его, кажется, не удалось. Такая реакция вполне объяснима. Наши сограждане обычно сталкиваются с политологами в двух публичных ипостасях. В первом случае речь идет о политических консультантах, участвующих в избирательных и PR-кампаниях, порой напоминающих "спецоперации". Во втором варианте - о политических комментаторах, выступления которых часто представляют собой "промывание мозгов". Иногда в этих ипостасях выступают одни и те же фигуры, подобные Глебу Павловскому или Станиславу Белковскому. Строго говоря, к политологии их деятельность относится не больше, чем выступления ди-джеев - к музыковедению: на жаргоне спецслужб, ее обозначают, соответственно, как "активные" и "профилактические" мероприятия. Откуда взялись "специалисты" Между тем политология - это наука, занимающаяся изучением политических процессов. Она имеет свой познавательный аппарат и традиции исследования - так же, как, например, экономическая наука. Но если экономист, работающий в банке, знаком, как правило, хотя бы с основами экономических дисциплин, то иные публичные персонажи, называющие себя "политологами", далеко не всегда отягощают себя политологическими знаниями. Эта особенность национальной политологии далеко не единственная. Политическая наука за рубежом - вполне признанная и уважаемая отрасль знания, и ее изучение весьма престижно. Обучение на многочисленных кафедрах политических наук в США рассматривается как значимая ступень к получению юридического образования или к политической карьере. Во Франции сеть институтов политических наук служит важнейшей кузницей кадров для государственной службы. Американская политологическая ассоциация, насчитывающая свыше 16 000 членов, - крупнейший форум специалистов, а ее ежегодные сессии - главное событие в мире политической науки, подобное Каннскому фестивалю в мире кино или Уимблдону в мире тенниса. Российская политология, правда, пока находится на глубокой периферии мировой науки. В СССР политологии официально не было: монополией на политическую деятельность владела "руководящая и направляющая" партия. Однако потребность в экспертизе в сфере внешней политики и международных отношений позволяла существовать анклавам политической науки в таких учреждениях, как Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) или Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Под патронажем либеральных советников ЦК КПСС в 1979 году, в эпоху разрядки, в Москве даже прошел Всемирный политологический конгресс. Полноценные "права гражданства" политология получила в нашей стране лишь на рубеже 1990-х годов, почти одновременно с падением коммунистического режима. Вновь родившись, политическая наука в России сразу же столкнулась с несколькими вызовами. Во-первых, дефицит специалистов был ликвидирован выходцами из иных дисциплин: среди политологов сегодня можно встретить не только историков и философов, но даже физиков и медиков, принесших с собой совершенно разные языки и способы осмысления политики. Во-вторых, в 1991 году многочисленные кафедры научного коммунизма по всей стране были преобразованы в политологические: количество политологов в России резко возросло, но их качество, в основном, осталось прежним. В-третьих, экономические трудности 1990-х годов на фоне бурных политических событий вынуждали многих политологов зарабатывать на жизнь чем угодно, но не научной работой или преподаванием. "Пикейные жилеты" И все же за полтора десятилетия в России сложилось свое научное сообщество политологов со специализированными научными журналами, конференциями и исследовательскими центрами. Но многое ли удалось узнать российским политологам о мире политики как в России, так и в других странах? Если вывести за скобки выходящие под рубрикой политологии совершенно экзотические или откровенно идеологические публикации, то можно сказать, что подавляющему большинству российских политологов остро не хватает "единственно верного" учения, роль которого в прежние времена выполнял марксизм. Сама мысль о конкуренции нескольких точек зрения и о нуждающихся в проверке гипотезах им чужда. К тому же многие российские политологи, изучающие отечественную политику, с недоверием относятся к зарубежной политической науке, полагая, что западным умом Россию не понять. В отличие, например, от российских экономистов, оперирующих международно признанными теориями, моделями и методами анализа, многие коллеги-политологи попросту чураются проведения научных исследований (в особенности сравнительных) и поэтому подменяют их интерпретациями, взятыми "с потолка". В этом смысле их суждения о политике мало чем отличаются от описанных Ильфом и Петровым "пикейных жилетов" ("Бриан - это голова!"): одни прибегают к геополитическим экзерсисам, другие везде ищут заговоры со стороны ЦРУ или КГБ (в зависимости от своих политических воззрений), третьи убеждены в том, что причина "особого пути" России состоит в ее особой политической культуре. "Культурное" объяснение российской политики близко политологам - адептам "суверенной демократии", о которой в последнее время много говорил заместитель главы кремлевской администрации Владислав Сурков. В число таких политологов входит, например, Сергей Марков, который недавно даже предложил Западу померяться с Россией "рейтингами духовности". Но сюда же относятся и те авторы, которые видят в исторически сложившейся "Русской системе" главное препятствие для успешного развития страны. При этом и те, и другие склонны списывать на "культуру" абсолютно любые явления в жизни страны - вплоть до грязи на городских улицах. Неудивительно, что место научных дискуссий в политологии "пикейных жилетов" часто занимают бесплодные упражнения в красноречии, а к содержательному анализу политических процессов (когда речь идет, скажем, о трансформации партийной системы России или о смене политических режимов в странах СНГ) эти политологи оказываются попросту не готовы. Впрочем, ситуация сегодня меняется к лучшему. Хотя и медленно. Все больше российских политологов ведут серьезную работу, исследуя важнейшие проблемы - от динамики отношений Центра и регионов России до причин голосования на выборах. Специалисты из России все чаще включаются в международные исследовательские сети, публикуют свои работы в международных журналах и издательствах, а в 2004 году в рейтинг 100 ведущих политологических центров Европы впервые были включены россияне - факультет политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге. Хочется надеяться, что через 10-15 лет "публичные" политологи и "пикейные жилеты" уйдут в прошлое, а лидирующие позиции в российской политической науке займут профессионалы нового поколения. Но для этого необходимо, чтобы в России сохранилась и политическая жизнь как таковая - иначе ее некому и незачем окажется изучать. Европейский университет в Санкт-Петербурге Европейский университет в Санкт-Петербурге (ЕУСПб) является негосударственным образовательным учреждением дополнительного профессионального образования (повышения квалификации) специалистов в области социального и гуманитарного знания. ЕУСПб выдает дипломы государственного образца о профессиональной переподготовке, а также дипломы "Магистра ЕУСПб". Идея создания в Санкт-Петербурге негосударственного учебного заведения аспирантского уровня была выдвинута в 1991 г. А.А. Собчаком и реализована группой видных деятелей российской науки и культуры во главе с Б.М. Фирсовым. Финансирование деятельности ЕУСПб осуществляется из внебюджетных источников (международные благотворительные фонды), из городского бюджета и из заработанных средств. Нуждающиеся российские слушатели получают стипендию, как правило, перекрывающую плату за обучение. ЕУСПб - это аспирантский колледж, где выпускники университетов проходят интенсивную подготовку по магистерским программам, составленным в соответствии с международными стандартами, а затем ведут работу над кандидатскими диссертациями. Наши научные достижения по достоинству оценены мировым исследовательским сообществом. Профессоров ЕУСПб часто приглашают читать лекции в ведущих мировых университетах - таких, как Йель, Гарвард, Джорджтаун, Беркли, Сорбонна. Результаты исследований ученых университета используются при разработке социально-экономической политики не только у нас в стране, но и за рубежом. Сегодня в ЕУСПб работают 52 профессора и доцента, многие из которых защитили докторские диссертации в лучших университетах мира. Среди преподавателей ЕУСПБ есть те, кто хорошо знаком читателям по публикациям на страницах "Дела". Это Евгений Анисимов, Владимир Гельман, Олег Кен, Борис Колоницкий, Михаил Кром, Михаил Соколов, Дмитрий Травин, Александр Эткинд. Частые гости ЕУСПб - ведущие профессора из университетов Беркли и Мичигана, Массачусетского технологического института и Лондонской школы экономики. У нас учатся более 150 российских аспирантов, представляющих 33 региона страны, и более 30 выпускников иностранных университетов. Выпускники университета работают в федеральных министерствах, деловых ассоциациях и бизнес-школах, крупных российских и международных компаниях, преподают в известных отечественных и западных университетах. http://www.idelo.ru/426/23.html
Ответов - 3
bne3: Напоминает проповедь миссионера перед каннибалами (с) Харди Сам себе присвоил статус автора единственно верного подхода и теперь его обороняет Надо сказать, вполне по марксистски Полипарадигмальностью тут и не попахивает ;-(
murka: Политология в России имеет неофициальный синоним - болтология. Есть расхожее мнение, что политолог - это всякий, кто говорит или пишет о политике, получая за это деньги. О специальных познаниях речи не идет, потому в политологи записываются все, кому не лень. Публика в своей массе политика от политолога не отличает. Для нее и те, и другие - просто люди, которые много говорят о политике, власти, народе. Наиболее часто политологами называют тех, кто делает какие-то предвыборные прогнозы "с ученым видом знатока", а потом умеет объяснить, почему вышло так, а не иначе. Политолог, как специалист, владеющий определенными теоретическими познаниями, аналитическими приемами, навыками обработки информации, совершенно не воспринимется.
murka: Текст об особенностях отечественных конференций на примере третьего социологического конгресса. (с сокращениями) = Алексей Куприянов Социологический конгресс: борьба с энтропией http://www.polit.ru/author/2008/11/19/sots.html Явка Я рад, что В.А. Ядову и Б.З. Докторову удалось повстречаться со своими старыми знакомыми, с которыми они не виделись много лет. Возможно, ради того только и стоило провести конгресс. Не могу, впрочем, в полной мере разделить эту радость с нашими мэтрами, поскольку на мою долю такого счастья практически не выпало. Например, из нескольких десятков людей, которых я знал по серии семинаров, посвященных социальным исследованиям образования, из провинции (я не беру в расчет жителей Москвы и Петербурга, с которыми и так видишься довольно часто) до конгресса добрались лишь 3-4 человека, успевшие дослужиться до известных административных высот. Не думаю, что тут есть чему удивляться. Из заявленных 2,5 тысяч участников, конгресс, по утверждениям организаторов, собрал «в реале» около полутора (и эта цифра вызывает некоторые сомнения, но уж какая есть). Было бы интересно посмотреть на географическое распределение, но что-то подсказывает, что Москва может занять лидирующие позиции, а большая часть той примерно тысячи, что не смогла доехать, – это молодежь из провинциальных университетов. Возможно, поэтому в залах было так мало молодых лиц? Студенты виднелись только в коридорах в виде разводящих (огромное им спасибо, кстати), а аспиранты и молодые преподаватели / научные сотрудники явно не составляли большинства среди сидевших на заседаниях. Буду рад бодрой статистике от организаторов, которая это опровергнет. Хаос и космос Про первый день в здании Президиума РАН писали и говорили многие. Поразительно, что именно социологи не смогли просчитать пропускную способность столовой. Некоторые очевидцы утверждали, что стояли в очереди более часа. Продолжение в помещениях ГУ-ВШЭ было гораздо более упорядочено. Высшая Школа Экономики как принимающая сторона вообще сделала невозможное, составив почти работавшее расписание в ситуации, когда оно самой природой организации конгресса было обречено на то, чтобы быть сорванным. Совсем работающим расписание сделать не удалось, поскольку участники конгресса проявили по ходу дела изрядную долю изобретательности, перенося секционные заседания во времени (порой, на полдня) и пространстве (например, в другое здание, находящееся на противоположном конце Москвы), а то и вовсе отменяя их по договоренности в узком кругу. Возможно, поэтому всю первую половину дня 23-го я бродил по пустым аудиториям в тщетных попытках найти хотя бы одну работающую секцию из тех, что меня интересовали. Единственная с трудом обнаруженная была переполнена желающими (вероятно, наткнувшимися на нее раньше меня), так что войти туда не удалось. Впрочем, все это казалось уже не столь удивительным после событий 22-го числа, когда послеобеденное заседание секции по социологии образования началось с попытки какого-то пожилого иностранного гостя сделать доклад на английском языке. В программе никаких «иностранных» докладов по социологии образования не значилось. Докладчик был никому из присутствующих не известен. Вместе с тем, он был совершенно уверен в том, что непременно должен выступить с докладом именно в этой аудитории. После непродолжительных переговоров стало ясно, что он пришел на совершенно другую секцию, внезапно переехавшую на послеобеденные заседания из ГУ-ВШЭ в Институт социологии РАН. Дальнейшая судьба этого ученого мужа неизвестна, поскольку я довел его только до волонтеров-студентов, стоявших в коридоре, которые проводили его к организаторам. Особую комическую ноту ситуации придавало то, что название секции, в которой гость был намерен участвовать, было «Россия в глобальном мире». К слову о глобальном мире: при наличии явно запланированных иностранцев, ни один указатель, ни одна надпись, имевшие отношение к конференции, не были продублированы по-английски. Регламент на секциях удавалось держать далеко не всем. По установившейся традиции число докладчиков на секционных заседаниях регулировалось только фактом присутствия. Время, потребное для доклада, каждый определял для себя сам. Да и как иначе, если на свою долю в одном часовом заседании могло претендовать (по программе) до сорока докладчиков (!), а реально присутствующих было при этом, например, пять-шесть. Понятно, что и для шести час тесен. Что путного можно сказать за десять минут? Можно ли успеть задать хотя бы один вопрос докладчику? На некоторых секциях докладчики, одновременно выступавшие в роли ведущих, могли позволить себе больше остальных. Довелось видеть и спонтанное выступление одной дамы, которая просто попросила слова, внезапно встав с места после одного из докладов, и сделала сообщение о самой себе и своем месте в развитии социологии продолжительностью в один средний доклад. Секционные заседания благополучно затягивались и наползали на перерывы и друг на друга. Содержание В содержательном отношении конгресс можно считать умеренно провальным. Общее мнение злобной молодежи в кулуарах склонялось к тому, что, если не считать проблесков на пленарных заседаниях, вроде докладов иностранных гостей и острого выступления В. Радаева, то от 70% до 100% звучавшего (в зависимости от конкретного секционного заседания) находились где-то за пределами добра и зла. Буду рад, если участники конгресса тут же наполнят страницы газет бодрыми воспоминаниями, чтобы опровергнуть эту гнусную клевету, но что-то подсказывает мне, что не наполнят. Заробеют... Помимо секционных заседаний, в программе были и круглые столы. Чем они отличались от секционных заседаний, было ясно не всегда, однако содержательность тех двух, на которых мне довелось побывать – по социологическим журналам и по социологии практик, – значительно превышала конвенциональные 0-30%. Расскажу о них немного подробнее. Круглый стол по социологическим журналам Круглый стол по журналам организационно действительно напоминал круглый стол. Участники сидели за П-образным столом (правда, частично спиной друг к другу) и высказывались по очереди. Восторженные зрители разместились во втором ряду вокруг основного стола на стоявших вдоль стен и специально принесенных стульях. Какое-то количество зрителей клубилось в коридоре, пытаясь пробраться в зал. Участники стола (в основном, главные редакторы) по очереди рассказывали о своих журналах, показывали, как они выглядят, иногда принимались раздавать свежие номера. Время от времени монотонное течение заседания прерывалось перепалками в стиле «знаем мы, как вы с авторами работаете» и т. п. Ведущий круглого стола тоже внес свою лепту в оживление собрания. По ходу представления он не слишком строго следил за регламентом, сделав исключение лишь для «Журнала исследований социальной политики», который представляла Е. Р. Ярская-Смирнова. Когда Елена Ростиславовна, среди прочего, упомянула, что журнал получал финансирование от ряда международных благотворительных фондов, ведущий счел своим долгом прервать ее и напомнить о времени, прямо намекнув, что нечего тут о фондах, нечего... Е. Р., как и многие из присутствующих, была удивлена таким внезапным проявлением заботы о регламенте и спросила ведущего, не мог ли бы он сказать то же самое, но «нежнее». Ведущий, собрав всю свою нежность, снова попросил ее урезать раздел о фондах. Е. Р. возразила, что именно это независимое финансирование позволило продержаться на первых порах и поддерживать достаточную степень самостоятельности, и продолжила рассказ о журнале. Дальше, вплоть до самой «Военной социологии», завершавшей список, все шло спокойно. После этого несколько затянувшегося введения с представлениями по кругу не знаю, как все, но я лично настроился на то, что редакторы, наконец, поговорят о наболевшем. По ходу представлений наболевшее то и дело проскакивало. Почти все редакторы поминали «список ВАК». Одни – с гордостью за то, что их журнал входит в список, другие – с не меньшей – за то, что их журнал туда не входит. Впрочем, те, кто гордились своим отсутствием в списке ВАК, почему-то сообщали, что ведут работу над включением своего журнала в список. Всплывала и тема корчевателя. В. А. Ядов попытался успокоить собравшихся, сказав, что социологов эта история не касается, поскольку статья-то была по естественным наукам (не знаю, как остальных, но меня он не убедил). Из уст одного из редакторов прозвучала потрясающая жалоба о том, что раньше-то хорошо было, а вот ныне пошел вал статей по диссертациям, и журналы не справляются с этим потоком. Представитель журнала «Телескоп» сказал, что в ответ на раздающиеся из ВАК требования об ужесточении рецензирования редакции журналов должны встать на защиту академических свобод и объединиться. Вопрос о рецензировании мог оказаться действительно довольно острым, поскольку редакторы только двух-трех журналов из полутора-двух десятков, представленных на круглом столе, открыто заявили о том, что статьи предварительно рецензируются. Остальные смогли лишь в туманной форме сообщить о том, что они «работают с авторами». Разговор о наболевшем, однако, не сложился. Ведущий снова взял на себя инициативу и предложил залу задавать вопросы. Зал отозвался молчанием. Ведущий бодро начал: «Ну, если вопросов нет, то...» Опасаясь, что все может перейти к другой части заседания, а про наиболее диковинное из наболевшего все забудут, я вскричал: «Есть, есть вопрос!» и, добравшись до микрофона, спросил, каким образом повсеместное введение рецензирования может помешать академическим свободам и зачем журналам следует объединиться на борьбу с этой напастью. В ответ представитель «Телескопа» сказал, что необходимо создать такой портал, на котором были бы выложены хотя бы оглавления всех журналов (ему тут же напомнили про EcSocMan, поддерживаемый ГУ ВШЭ, в лабиринтах которого похоронено немало полезной информации, включая и ряд журналов). Вопрос про туманную связь свобод и рецензирования, к сожалению, не получил дальнейшего развития. После этого ведущий с той же интонацией вернулся к тому, с чего было начал «Ну, если вопросов нет, то...» Все замерли в ожидании продолжения банкета разговора о наболевшем. С той же радостью в голосе после микроскопической паузы ведущий продолжил: «... то мы закрываем заседание». Занавес. Вот и поговорили... Круглый стол по социологии практик Круглый стол по социологии практик внешне ничем не отличался от обычного секционного заседания. Все те же парты, как в классе, докладчики, по очереди выходящие к доске. Радикальное отличие его от большинства секций состояло в том, что ядро программы составляли представители Европейского Университета в Санкт-Петербурге: сами В. Волков и О. Хархордин, только что выпустившие книгу «Теория практик» (СПб: ЕУСПб, 2008), и их ближайшие коллеги и ученики. Ядро это было несколько размыто неизбежными докладами «со стороны». Лучшим из них, на взгляд слушателей, наградивших героя бурными аплодисментами, стала энергичная импровизация одного из участников. Когда пришла его очередь, он встал и сказал примерно следующее: «Когда я собирался на конгресс, то долго не мог понять, куда приткнуть свои тезисы. Долго перебирал названия секций. Наконец, нашел круглый стол с понравившимся мне названием и вписал их туда. Однако теперь, послушав то, что здесь говорилось, я решил, что не буду мучить вас тем, что придумал в качестве доклада накануне ночью». Этим потрясающим признанием, подобного которому я не слышал еще ни на одной конференции, позволю себе завершить рассказ о содержательной части III Всероссийского социологического конгресса и перейти к заключительной части записок провинциала. Что делать? С организационной точки зрения многому можно было бы поучиться у наших иностранных коллег. Могу рассказать, как выглядит обычная конференция в области социальных и гуманитарных наук где-нибудь в США, Канаде, Англии или Австрии. Это представляется мне тем более важным, что недавно в популярном Живом журнале московского философа Елены Косиловой появилась (а чуть позже была перепечатана в еще более популярном журнале ivanov-petrov) подробная инструкция по организации унылых конференций еще советского образца, во всем подобных социологическому конгрессу. Я начал писать этот текст еще до того, как обнаружил заметки Елены, тем более считаю необходимым его закончить теперь, после того, как их это случилось. Итак, конференция. Все заседания, что пленарные, что секционные, имеют равную продолжительность, которая неукоснительно выдерживается. Обычно это полтора часа. Перерывы на кофе после первого и третьего заседания по полчаса, полутора-двухчасовой обед после второй. Эта жесткая сетка позволяет «собрать» любое расписание из стандартных модулей. Большая часть этих модулей – полуторачасовые секционные заседания. Каждое такое заседание включает три-четыре доклада. Соответственно, каждому докладчику достается от 20 до 30 минут, которые он может использовать на свое усмотрение. Обычно считается хорошим тоном говорить 15-20 минут, оставив время для вопросов и обсуждения. Откуда берутся такие компактные «секции»? Дело в том, что, в отличие от подавляющего большинства советских и российских мероприятий, которые я видел, на конференции принимают не отдельные доклады, а готовые секционные заседания из трех-четырех докладчиков и комментатора (ведущего). В результате, в задачи организаторов входят не распихивание сотен докладов по секциям из абстрактно-классификационных соображений и не раздумья о том, как вместить сорок докладов в часовое заседание, разбавленные надеждами на то, что большая часть все равно не приедет, а просто подсчет числа заседаний и определение потребного для их вмещения аудиторного фонда. Доклады, поданные вне сессий, составляют меньшинство. Обычно их, по договоренности с организаторами секционных заседаний, подпихивают в качестве 4-го доклада на подходящие сессии или создают специальные «assembled sessions» (их обычно очень мало и на них, как правило, попадают молодые исследователи, недостаточно интегрированные в сообщество для того, чтобы создать сессию на основе предварительной договоренности с коллегами). Надо ли говорить, что в конференции участвуют все те, кто сделал заявку на доклад (за исключением внезапно заболевших)? Во всяком случае, половинная (или менее?) явка, как в нашем случае, немыслима. Еще одно важное негласное правило: приезжать на весь срок конференции. Участие в трехдневной, скажем, конференции исключительно в день (иногда и час) своего доклада (для многих практически норма в России) - это довольно редкое явление, обусловленное какими-то исключительными обстоятельствами. В принципе, никто не мешал организовать и этот конгресс именно так (и, судя по всему, почти так и сложилось, например, «ядро» круглого стола по социологии практик, о котором пойдет речь ниже). Но, что характерно, никто и не помогал. Механизм формирования секций остался неясным. Люди, случайно близкие к организаторам конгресса, смогли выкроить себе отдельную секцию или круглый стол. Остальным оставалось лишь «незаметно присоединиться». По крайней мере, передовые технологии электронной подачи тезисов обслуживали именно этот сценарий. Между тем, именно такая организация конгрессов «снизу» и есть признак нормального функционирования самоподдерживающейся научной дисциплины, опирающейся на сложно структурированное сообщество исследователей. Теперь о главном – об этом самом сообществе. В России (как это было и в СССР) организаторами конференций в подавляющем большинстве случаев выступают вузы, НИИ или, в лучшем случае, их временные объединения. Если инициатором и выступает научное общество, то оно поражено той же болезнью – его ячейки копируют административную структуру академических учреждений. Все международные конференции или семинары (заранее оговорюсь, что особая форма научной жизни – летние / зимние школы – сознательно исключается из рассмотрения), которые я видел, хотя и проходили территориально в том или ином университете, были организованы научными обществами или сетями исследователей, не имеющими четкого организационного оформления. Некоторые из них могут работать в одном и том же месте, но в целом, на конференции собираются люди из совершенно разных мест, преимущественно, не состоящие между собой в отношениях административного подчинения. В чем проявляется это отличие? В России практически любой конференции / конгрессу подлежит модель административной отчетной конференции в НИИ. Только теперь это отчетная конференция с большим или меньшим числом трудноуправляемых гостей. Поэтому структура многих конференций отражает структуру организации (-ий), ее проводящей, или формальные классификации знаний. Если, например, в некоем институте есть сектор истории академии наук, сектор истории техники и сектор истории биологии, то на конференции будет организовано три таких секции, их председателями будут заведующие секторами, и все сотрудники обязаны будут отчитаться на них о проделанной за год работе. Заседание энтомологического конгресса (центром организации выступает формально Русское энтомологическое общество, а на деле – лаборатория систематики насекомых Зоологического института РАН) будет напоминать оглавление плохого учебника по энтомологии: будут секции по жукам (отряд Coleoptera), бабочкам (Lepidoptera), комарам-мухам (Diptera), осам-пчелам-муравьям (жалящие Hymenoptera) и т. д., независимо от того, какими проблемами занимаются исследователи, работающие с теми или иными группами насекомых. Чтобы гуманитарии могли представить себе степень нелепости подобного разделения на секции по отрядам насекомых, могу предложить им задуматься о формировании секций по географическому принципу: например, в одну попадают все те, у кого исследования идут преимущественно в Новосибирской области (чем бы они там ни занимались), в другую – те, у кого в Кемеровской и т. д. В крупных международных научных обществах люди не отчитываются друг перед другом по секторам и лабораториям. Они сами, снизу, группируются и перегруппировываются по интересам. Для этого существует определенная инфраструктура: например, форумы и списки рассылки электронной почты, по которым распространяются первичные CFP (calls for papers). На самой конференции обычно много времени отводится под неформальное общение. В первый вечер (как правило, конференции начинаются вечером в день заезда) устраивается общий прием, организованный так, чтобы все участники имели возможность свободно перемещаться и общаться друг с другом (доклады начинаются только на следующее утро). Перерывы на кофе и обед, о которых уже написано выше, специально сделаны такими длинными. Завершает конференцию еще один общий прием или ужин. За это время можно вовсю наобщаться, выстроить планы на будущее, иногда даже обсудить возможность создания секции на следующий год. От одной конференции до другой участники нередко вовсе друг друга не видят, поскольку работают в разных местах, поэтому они рады общению. В качестве докладов на конференции привозятся полу- или почти совсем готовые тексты статей, а сами обсуждения по докладам нередко помогают улучшить текст статьи перед подачей в редакцию журнала или в сборник. Кроме того, в рамках конференций обычно проходят выборы: в состав редколлегий журналов, которые поддерживаются обществами (в России такого просто нет, ни поддерживаемых научными обществами серьезных журналов, ни ротации редколлегий, можно расслабиться сразу), в разного рода комитеты, обсуждаются совместные действия от имени общества и т. п. Про поиск работы и стажировок и встречный head-hunting я не говорю, хотя на некоторых конференциях значима и эта составляющая. Побочный продукт этого – целевое доведение докладов до заинтересованной и готовой к обсуждению аудитории. Да и сами доклады, как правило, в среднем более высокого уровня, чем то, что приходится видеть в России (поскольку, как правило, их делают по мотивам статей, которые готовят в серьезные издания, не публикующие тексты о корчевателях). Неформальная жизнь на такого рода конференциях также обычно более содержательна в научном плане. Это связано с тем, что с людьми, которых видишь раз в год-два, все еще не скучно поговорить о том, что научного они делали все это время, и можно поспорить за науку, не опасаясь, что будешь обречен постоянно натыкаться на этого же человека в коридоре до конца дней своих. Да и отспорено уже с ним или с нею обо всем навсегда и давно, поэтому лишь грустно молчим мы в наших институтах или говорим давно ожидаемые вещи, во исполнение мрачного ритуала, направленного на поддержание общины. Чтобы не заканчивать на совсем мрачной ноте, добавлю надежды. Надеюсь, что рано или поздно «научные работники» России тоже начнут собираться на конференции ради радости общения с коллегами, а не для того, чтобы без толку мучить друг друга (да, простите, выпал из рефлексивной исследовательской установки: соблюдать ритуал, конечно же). Надеюсь, еще при моей жизни. Но верю в это с трудом.
полная версия страницы